Любимый Самиздат
Проповеди и беседы владыки Антония я впервые прочел в Самиздате, в 1970-е годы, в самом начале моего диаконского служения в Пюхтицкой обители, благодаря монахине Иринее (Майданович), с которой у меня сложились в ту пору добрые отношения. Когда в 1978-м году я поступил в Московскую духовную семинарию на заочное отделение, то мать Иринея познакомила меня со своей сестрой Еленой Львовной, которая работала в библиотеке Московской духовной академии. Елена Львовна отнеслась ко мне очень дружелюбно и скоро ввела меня в круг своей семьи. Так я познакомился с удивительным человеком – Львом Александровичем, отцом сестер, а позднее с двумя другими сестрами – Наталией Львовной и Татьяной Львовной. Вскоре от Елены Львовны я получил в подарок одну за другой три самиздатские книги бесед и проповедей владыки Антония и заодно узнал, каких трудов стоило сделать эти книги, напечатанные на библиотечной машинке в нерабочее время, на бумаге не самого лучшего качества, с исправленными от руки тут и там опечатками. Как оказалось, самая младшая из сестер, Татьяна Львовна, жила в Лондоне и, насколько мне было известно, состояла в довольно близком духовном общении с владыкой Антонием. Она взяла на себя труд записывать на магнитофон беседы и проповеди владыки Антония, что делала с завидным постоянством. Этими магнитофонными записями Татьяна Львовна регулярно снабжала свою сестру Елену Львовну, которая, в свою очередь, прослушивала их и перепечатывала на машинке, после чего нужно было приложить труд, чтобы полученные тома переплести, и только после этого готовые книги Елена Львовна, не считаясь с затраченными усилиями, щедро дарила своим друзьям. Я с удовольствием читал и перечитывал беседы и проповеди владыки и находился под большим влиянием этого известного уже тогда многим проповедника, что не могло не отражаться на стиле моих первых проповедей в самом начале моего священнического служения.
Редкие встречи
Но мое знакомство с владыкой Антонием не ограничилось чтением его бесед и проповедей. Несколько раз за время моего обучения мне посчастливилось попасть на беседы, которые владыка проводил в те годы в каждый свой приезд в духовной академии. Актовый зал во время этих бесед был всегда заполнен до отказа студентами академии и семинарии, очниками и заочниками.
Редкие встречи
Но мое знакомство с владыкой Антонием не ограничилось чтением его бесед и проповедей. Несколько раз за время моего обучения мне посчастливилось попасть на беседы, которые владыка проводил в те годы в каждый свой приезд в духовной академии. Актовый зал во время этих бесед был всегда заполнен до отказа студентами академии и семинарии, очниками и заочниками.
Несколько раз мне посчастливилось попасть на беседы, которые владыка проводил в каждый свой приезд
Счастливые обладатели магнитофонов – я не был тогда в их числе – то и дело щёлкали крышками своих «кассетников», переставляя кассеты с одной стороны на другую. Если эти щелканья раздавались одновременно в разных концах зала, владыка делал паузу и с улыбкой, выражающей сочувствие обладателям магнитофонов, выжидал, когда можно будет продолжить беседу. Насколько я мог об этом судить, студенты были счастливы слушать владыку Антония «живьем», а уж желающих пообщаться с ним с глазу на глаз, думаю, было, как говорится, хоть отбавляй, но мало кто из них, должно быть, на это надеялся.
Студенческая авантюра
Не смею сказать, что я был каким-то счастливым исключением, но в один из приездов владыки Антония в Москву я как раз сдавал зимнюю сессию и узнал, что он в ближайшее воскресенье поедет служить в Минск. Тот самый воскресный день был у меня свободным, но в понедельник я должен был предстать пред ясные очи экзаменаторов, что тем не менее меня не остановило, и у меня стал созревать план поездки.
Это, как я понимаю сегодня, была настоящая авантюра. В субботу вечером я приехал на Белорусский вокзал и был приятно удивлен, что можно было свободно, без какой-либо очереди купить билет до Минска – редкость для тех времен невероятная. Но нужен был и обратный билет. А вот с этим дело обстояло из рук вон плохо. Билетов в Москву не было вообще. Впечатление складывалось такое, что Москва старалась максимально освободиться от надоедливых гостей, в то время как к себе пускала гостей ой как неохотно. Не могу объяснить почему, но откуда-то у меня появилась уверенность, что все как-то устроится, и в Минске приобрести билет до Москвы будет проще. Я сел в плацкартный вагон и отправился в Минск. Поезд пришел в столицу тогдашней союзной республики рано утром, так что у меня была реальная возможность попасть на службу в кафедральный собор, куда я и устремился. Без труда узнав, как добраться до собора, у попавшихся мне по дороге минчан, я сел в промерзший троллейбус и скоро оказался у цели своей поездки. Войдя в собор и приложившись к его главным святыням, я направился к свечному «ящику», где получил нужную мне информацию о настоятеле собора. Им оказался крепкого телосложения протоиерей средних лет, без признаков седины. Протянув ему справку, удостоверяющую, что я клирик Таллинской епархии, и на словах пояснив, что хотел бы поучаствовать в сегодняшней соборной воскресной службе, я замолчал, ожидая реакции на мою просьбу со стороны настоятеля. Прочитав епархиальный документ, он тут же поднял трубку настольного телефона и набрал номер. Услышав ответ, настоятель сказал: «Благословите, владыко!» и сообщил, что священник из Таллина просит благословения сослужить сегодня на литургии и что с документами у него всё в порядке. После минутной паузы настоятель еще раз почтительно произнес: «Благословите, владыко» и, положив трубку, сказал мне, что вопрос решен, и я могу идти в алтарь.
Пастырская осведомленность
К началу службы в алтаре собралось около десятка священников вместе с диаконами. Службу возглавил Митрополит Филарет (Вахромеев) – глава Минской митрополии. Меня сразу поразил его голос: глубокий, густой, бархатистый, с необыкновенно красивым тембром. Во внешности Митрополита очень гармонично сочетались нестриженая пышная борода и густые черные брови, нависавшие над большими карими глазами; даже полнота ему шла, всё подчеркивало его природное благородство, широту и доброту души. Владыка Антоний рядом с Митрополитом Филаретом держался скромно и голосовыми данными явно уступал главе Минской кафедры. Причем на фоне безупречных в музыкальном отношении богослужебных возгласов владыки Филарета возгласы высокопреосвященнейшего гостя из Лондона не были столь безупречными. Но, вслушиваясь внимательно в то, как владыка Антоний произносил, например, возгласы «Яко благ и Человеколюбец Бог еси…» или «Яко свят еси Боже наш…», вы понимали, что произносящий эти возгласы знает не понаслышке, а по собственному опыту, что Бог – благ, свят и Человеколюбец. Между тем служба шла гладко, без всяких заминок и неоправданных пауз. Антифонное пение псалмов плавно сменялось респонсорным пением ектений, торжественно завершавшихся краткими славословиями – богослужебными возгласами служащих архипастырей и сослужащих им пастырей. Наконец наступило время чтения Апостола и Евангелия – никем не оспариваемая привилегия протодиаконов и диаконов донести до недр души молящихся Благую Весть на Божественной литургии. Когда протодиакон минского кафедрального собора – обладатель крепкого баритона – адресно направил последнюю фразу читаемого им евангельского зачала внимающему народу, владыка Антоний, сделав легкий поясной поклон Митрополиту Филарету, вышел на амвон. Молящийся люд в этом выдвижении знаменитого своими проповедями гостя безошибочно распознал подоспевшее время произнесения проповеди и, дружно придвинувшись к солее, замер. Лишь обладатели магнитофонов еще полминуты нарушали воцарившуюся тишину, щёлкая их крышками и навлекая на себя недружелюбные взгляды стоящих рядом прихожан.
Полюбивший слепца
Проповедь владыки Антония была об исцелении слепца Вартимея, к которому, как я замечал, читая проповеди владыки, последний испытывал особую симпатию. Впрочем, по сравнению с теми проповедями о слепом Вартимее, которые мне довелось прочитать прежде, ничего нового, как мне тогда показалось, я не обнаружил. И все-таки одно важное открытие для себя я тогда сделал. В моем восприятии это был тот случай, когда проповедник достигает такой духовной зрелости, что каждое его слово становится выражением его внутреннего, сокровенного опыта общения с Богом, а потому весомым, значимым и всегда новым для слушающих его.
После сугубой ектении протодиакон стал произносить заупокойную, к чему был, как помнится, особый повод. Владыка Филарет вежливым наклоном в сторону гостя дал ему знак прочитать положенную молитву. Митрополит Антоний не спеша, нараспев стал произносить молитву «Боже духов и всякия плоти…» и – ну что тут поделаешь – сбился. И не просто сбился, а позабыл слова молитвы и остановился, без всякого намека на скорое продолжение. Образовалась пауза, которая стала неумолимо расти, но почему-то никто не решался подсказать гостю следующие по порядку слова молитвы.
Что взять с епископа!
Все смотрели на владыку Антония и ждали от него продолжения молитвы. Вместе со всеми и я смотрел на владыку, и то, что я увидел тогда в его спокойном взгляде, в мимике, да и во всем его облике, было именно то почти не поддающееся описанию внутреннее состояние человека, которое мы называем смирением. «Ну что с меня возьмешь!» – вот, пожалуй, что можно было бы передать словами, глядя в тот момент на владыку Антония. Наконец невозмутимо, как будто ничего не произошло, владыка после затянувшейся паузы начал заново читать ту же молитву и уже без запинки прочел ее до конца.
Дальше служба пошла уже без накладок, и наконец наступил момент, которого я ждал не без волнения. Надо здесь пояснить, что от глаз молящихся в храме сокрыт, к большому сожалению, один важный момент литургии, совершаемой архиереем: когда после причащения в алтаре духовенство подходит к служащему архиерею или архиереям под благословение. Тогда появляется шанс сказать, если это необходимо, несколько слов архипастырю, иногда даже кратко с ним переговорить.
Епископ-«интурист»
Дело в том, что я ехал в Минск с тайной надеждой, что мне удастся посоветоваться с владыкой Антонием по важному для меня, как я был убежден, духовному вопросу. И вот я подхожу под благословение к владыке Антонию и говорю ему, что я хотел бы с ним посоветоваться, и нельзя ли с ним увидеться после службы.
И он тут же приглашает меня к себе в гостиницу и назначает время. Признаться, я был не просто удивлен, а, как бы это сказать точнее, ошеломлен. Вот так просто: приходите ко мне в гостиницу в такое-то время. Такой демократичности и доступности в архипастырях до той поры я еще не видел. После службы у меня было немного времени – побродить по городу поблизости от гостиницы, в которой остановился владыка. Замечу, что в то время, в 1980-е годы ХХ века, любая советская гостиница, в которой останавливались интуристы, а именно таковым и был владыка Антоний в глазах служащих отеля, напоминала хорошо охраняемый режимный объект. К моему удивлению, в гостинице после вопросов: «Кто вы?» и «К кому?» и недолгих согласований мне довольно быстро и вполне любезно указали путь к гостиничному номеру «иностранного гостя». Владыка сам открыл дверь, и я вошел в номер. Испросив благословения в качестве приветствия и оставив пальто на вешалке, я шагнул в комнату. Владыка пригласил меня присесть на небольшой диван, а сам устроился в кресле напротив.
«Безответный» архипастырь. Причины молчания
С первых же слов я удивился, насколько же было легко с ним говорить. Он проявлял неподдельный интерес к собеседнику, что помогло мне собраться с мыслями и более или менее внятно изложить суть моего главного вопроса. Конечно, не обошлось и без небольшого рассказа о себе – надо же было дать возможность владыке получить хотя бы самое общее представление о своем собеседнике. Мы проговорили не менее часа, это точно, после чего я покинул номер Митрополита Антония, не имея больше сил препираться со своей совестью, которая настойчиво порицала меня за злоупотребление гостеприимством маститого архипастыря. Оказавшись по другую сторону дверей его номера, я еще довольно долго мысленно продолжал наш диалог и обдумывал итог встречи. Почему я не услышал от владыки внятного ответа на мой главный вопрос? – спрашивал я себя. И тут же нашел несколько возможных ответов. Во-первых, идя за советом, я даже и не подумал помолиться, чтобы Господь надоумил его дать нужный совет для моей душевной пользы. И, положа руку на сердце, что я хотел услышать? – скорее всего, подтверждение своего собственного мнения. И, в конце концов, это был не тот вопрос, без разрешения которого уже и жизнь не в жизнь. После этих мыслей набежавшее было на сердце облачко тут же улетучилось, и я беззаботно зашагал по улицам незнакомого мне, но приветливого Минска.
Чудо «о плацкарте»
Правда, мое хорошее настроение длилось ровно до той минуты, пока я не вспомнил, что завтра в Москве у меня экзамен по предмету «Древние Восточные Церкви», а я с конспектом в дорожной сумке гуляю по Минску, не имея в кармане билета на московский поезд и не представляя, что делается сейчас в кассах на железнодорожном вокзале в Минске. Язык, который, как известно, до Киева доведет, быстро довел меня до нужного троллейбуса, а там уж было всё просто. Попав внутрь вокзала, я насторожился: у небольших окошек с надписями: «Касса» было не так много народа. И уж, во всяком случае, я не обнаружил никакой давки за билетами. Билеты кончились – мелькнула в голове неприятная догадка. Так оно и оказалось. Люди постепенно отходили от касс, но кто-то еще оставался. Я стоял среди этих оставшихся в очереди людей и еще не отдавал себе ясного отчета, в каком положении я оказался. И вдруг рядом со мной чей-то голос отчетливо произнес: «Кому билет до Москвы?» – «Мне», – молниеносно отозвался я и в следующий миг уже держал в руке билет, за который, кстати, не надо было переплачивать!
К счастью, никто не стал оспаривать моего права на владение этим счастливым билетом, и я направился в буфет, так как у меня еще оставалось время перехватить что-нибудь съестное. Наконец все переживания, связанные с отъездом из Минска, остались позади, и я, лежа на второй полке плацкартного вагона, предался размышлениям о пережитом за этот необыкновенный день. Однако проснувшаяся совесть студента потребовала открыть конспект и заняться повторением недавно мною прочитанного. Открыв конспект наугад, я стал читать об истории Малабарской Церкви. Правда, хватило меня ненадолго. Кое-как осилив главу «Восстание у Наклонного Креста», я внутренне посетовал, что и освещение плохое, и текст подслеповатый, и, более не укоряемый совестью, стал засыпать. На несколько секунд в памяти всплыл образ смиренного архипастыря, вдруг забывшего слова молитвы, и возникли последние мысли перед сном: как же внимательно он умеет слушать собеседника! Может, поэтому и к его словам мы прислушиваемся так же внимательно? И почему возникает такое доверие к его слову? И это я стал понимать после встречи с ним – потому что он сам очень верит в собеседника.
Самый важный урок
К счастью, экзамен я не провалил, несмотря на то, что накануне сдачи мне было не до него. Но главное, что я усвоил за это время, – это не история Малабарской Церкви, если честно. Самым важным уроком для меня стал пример, в лице владыки Антония, как сочетать закономерное почтение к священному сану с доступностью, уважением и искренним вниманием к своему собеседнику, кто бы он ни был, т.е. наглядное доказательство заботы настоящего пастыря о своих братьях и сестрах, стремление и способность вести их ко Христу собственным примером.
Протоиерей Олег Врона
Записал Петр Давыдов
Православие.Ru http://www.pravoslavie.ru/122815.html