Протопресвитер Владимир Диваков: «Мы в Москве ни одного храма ни раскольникам, ни сектантам не отдали»


Протопресвитер Владимир Диваков. Фото: Иван Правдолюбов / Православие.Ru

«Лучшая защита – наступление», – говаривал Великий наместник Псково-Печерского монастыря архимандрит Алипий (Воронов).

О том, как доводилось воплощать этот принцип в жизнь при советской власти и далее, вспоминает протопресвитер Владимир Диваков, секретарь Патриарха Московского и всея Руси по городу Москве, настоятель храма Вознесения Господня у Никитских ворот («Большое Вознесение»).

«Ешьте на здоровье», если вы в вечную жизнь не верите

Захожу, помню, как-то домой после службы, стал переодеваться… Слышу – крики в коридоре, выглянул, смотрю: теща сама не своя идет… Рассказывает. Только за мной дверь захлопнулась, – звонят-тарабанят:

– Откройте! К вам зашел священник!

Открывает.

– Что он тут делает?

– Как что? Отдыхает.

– Точно? – норовят заглянуть ей за спину. – Почему здесь?

– А почему бы и нет?

– Он здесь не прописан!

– Но это наш зять…

Повернулись, ушли. И такие проверки тогда были на каждом шагу. А может, он на требы сюда зашел? Крестит там сейчас кого-нибудь? Причащает?! Уполномоченному доложим! Регистрацию отберет! (Без нее тогда священнику нигде служить нельзя было – о. В.Д.).

Тогда-то я еще в своем родном храме Святых апостолов Петра и Павла в Лефортово служил, где с детства алтарничал да пономарил. А потом меня, конечно, погоняли с прихода на приход, – это тоже одной из «воспитательных мер» у властей считалось.

Все пытались контролировать! В храмах, помню, одно время даже пожертвования на канон обложили налогом. Один батюшка всю пожертвованную на помин душ усопших снедь смахнул, помню, да и отнес этим товарищам:

– Ешьте на здоровье! – высыпает им прямо на стол.

«Я понял, в чем моя вина!»

Храм Святителя Николая Мирликийского, что в Хамовниках

Спустя три года меня вдруг в храм Святителя Николая Мирликийского, что в Хамовниках, переводят. Вскоре вызывает меня уполномоченный по делам религии генерал КГБ А.С. Плеханов. Кабинет у него находился в районе Лубянки, на Кузнецком мосту – огромная такая комнатища. Захожу, он там в углу затаился.

– Здравствуйте! – говорю.

Молчание.

Я постоял-постоял.

– Александр Степанович, здравствуйте! – повторяю.

Опять молчит. Смотрит исподлобья. Видимо, он ко всем священникам как к заведомо арестованным относился.

Я уже было раскланяться решил, а он как заорет:

– Фамилия!!!! Имя!!! Отчество!!

Я представился.

– Какая религиозная организация!?

Отвечаю.

– Регистрация?!!!

Предъявил, но из рук не выпускаю. А то тогда, бывало, уполномоченный положит ее в стол, и вот стоишь гадаешь: отдаст он тебе ее или нет?..

– Кто вам дал право выгонять людей из церкви?!!

– Погодите, – медленно произношу, – кого это я выгоняю?

– Если я говорю, значит, знаю, что говорю!

– Интересно.

– Вы с обряда Крещения гоните!

Протопресвитер Владимир Диваков

Был у нас там инцидент с одним иудушкой – прямо во время Крестин начал богохульствовать, насмехаться.

– Слушай, не надо, – подошел я к нему, – выйди. Бабушки крестить помогут.

– Так он неверующий, – поясняю уполномоченному.

– Ваше дело обряд совершать!

– Послушайте, – говорю, – я и совершаю. По чинопоследованию таинства Крещения я просто обязан был спросить: верует ли человек и как он верует?

– И что же, если я в церковь приду, вы и меня выставите?

– Смотря как будете себя вести…

– Это не ваше дело! Для этого есть Исполнительный орган.

Это власти на Архиерейском соборе 1961 года продавили такое постановление, чтобы вся власть в каждом конкретном храме этой навязанной извне структуре переходила.

К нам еще в храм в Лефортово, помню, заявились два таких юрких мужичишки в кепочках:

– Где у вас красный угол?

– Какой красный угол?!

– Ну, где нам проводить собрания. Я буду председатель вашего Исполнительного органа, а это – кассир.

Через месяц сбежал один, а за ним и другой, прихватив с собой кассу…

– Ну, вот если вы придете ко мне на Исповедь, – объясняю тогда Плеханову, – я же вас до Причастия не допущу, потому что вы неверующий.

– Вы нарушаете закон! Выдворять кого-либо – это дело Исполнительного органа прихода!

Тут у меня мелькнула мысль…

– Я понял, в чем моя вина! – тут же начинаю соглашаться. – Не научил я людей вере! Вот в чем провинился!

– Что… – опешил он. – Кто вас вере кого учить заставляет?

– Вы! – перешел я в наступление. – Человек говорит, что он член партии, и ему не полагается верить. Моя вина, что я не научил его вере.

– Я?!! – оказался он не готов к такому повороту событий и попятился назад: – Вы не так меня поняли… Вы правильно поступаете. Нельзя таких людей допускать до обрядов. Получается «и нашим, и вашим споем и спляшем»…

Тут же, видимо, кнопочку под столом нажал. Секретарша засеменила: чай, галеты принесла.

– Да вы присаживайтесь, – приглашает. – Вы же академию закончили, законы знаете…

«Так… – думаю я, – то, как звать меня, был не в курсе, а тут, оказывается, уже и насчет академии осведомлен!»

– Вы делайте то, что вам положено… А этих Жуковых (Так! Раскололся – выдал того, кто донос написал!) гоните в шею… Не наше дело в ритуалы вникать!

– Гм-м… Александр Степанович, а вот панихиду, – решился тут спросить я, – на кладбище можно служить?

– А вы что, инструктаж не проходили?

– Да я в то время болел…

– Только в момент захоронения. Только! Вы же понимаете, чем можете поплатиться за совершение панихиды в другое время?

И опять давай про регистрацию да про налог, что за три года не расплатитесь.

– Да? – прикидываюсь дурачком. – Кто бы мог подумать… Не знал. Ну, ладно.

– А что? Нарушали?

– Да вот как-то попросили, – потягиваю чаек с галетой, – нарушил.

– Вот как?!

– Да я и сам не знал, как поступить. Пришли из Посольства Западной Германии… – смотрю – у него лицо вытягивается, – и попросили отслужить панихиду на Немецком кладбище.

– И что?

– Пошел послужил.

– И правильно сделали! Закон же наш, для внутреннего употребления! Вы бы и нам еще позвонили, чтобы мы вам во избежание вообще каких-либо неприятностей сопровождающего выделили.

– Да тогда выходные были…

– А вы в следующий раз на будни выполнение такой просьбы отложите и звоните нам! – весь аж трепещет.

Долгое время они меня потом не трогали.

Эксцентричное поведение

Протопресвитер Владимир Диваков и митрополит Тихон (Шевкунов)

С ними надо было просто уметь воевать. Про архимандрита Алипия (Воронова) владыка Тихон (Шевкунов) хорошо в своей книге «Несвятые святые» написал. А мне еще такой архиепископ – Сергий (Ларин) – запомнился. Тоже яркая личность.

Из обратившихся обновленцев, – такого нрава, что от него чего угодно ожидать можно было… Среди советских работников он упорно распускал слухи о том, что близко знаком со Сталиным… Его побаивались.

Однажды в епархию какой-то чин НКВД заявился – и требует с порога:

– Архиерея сюда!

Его Высокопреосвященство не торопясь надевает рясу с огненными отворотами, красную скуфью, берет знак своей архиерейской власти:

– В чем дело?! – появляется на самом верху высоченной лестницы да стучит этим посохом: – Вон отсюда! Вон отсюда!!

Тот пробкой и вылетел – на всякий случай.

Показательно этот архиерей и появился там, на своей новой кафедре в Ростове. Приехал, а въезжать некуда. Подает запрос на возвращение Церкви для размещения Епархиального управления одного из некогда принадлежащих ей зданий. Тогда, в 1947-м году, это казалось настолько абсурдным, что власти даже отвечать не стали.

Они-то сами лучшее из церковных зданий в самом центре города себе и облюбовали…

И вот в ослепительно яркий южный день подъезжает к крыльцу горисполкома архиерейская машина… Дверца распахивается, оттуда сановито выходит владыка. В той самой, с огненными отворотами, рясе и в красной скуфье. Посохом, характерно постукивая о ступени, вот он уже в первый кабинет кого-то из начальников прошел:

– Так! Здесь, конечно, надо будет сделать косметический ремонт, – осматривается, ни с кем не здороваясь. – Следующий кабинет откройте… – командует иподиаконам. – Здесь тоже! А тут, по-моему, – проходит уже в приемную главного шишки, – ничего… Дальше!..

Обошел так все здание на глазах у оцепеневших советских клерков и уехал.

Через пару часов звонок:

– Владыка, вы-ы-ы… просили вам помещения?.. – а в письме для начала на более скромную постройку указано было. – Готовы его освободить!

Хорошая школа для будущего Патриарха

Святейший Патриарх Пимен (Извеков)

Потом я был на похоронах владыки Сергия (Ларина). Его в 1967-м году в подмосковной Мамонтовке хоронили. Все уже стали расходиться, а Святейший Пимен (Извеков), смотрю, все еще стоял и стоял у его могилы…

Помню, когда о Святейшем Пимене писал свою книгу архимандрит Дионисий (Шишигин), он никак не мог найти данных о периоде его заключения: когда и где будущий Патриарх сидел, какие лагерные «послушания», как это тогда называлось, нес.

– Как бы про 1930-е и 1940-е годы выяснить? – все допытывался потом и отец Сергий (Голубцов). – Мне надо книгу выпускать, а тут белое пятно!

– Ну, вы все напишите, а пробелы оставьте, – утешал его отец Матфей Стаднюк, который нес тогда послушание патриаршего секретаря. – Мы Его Святейшеству передадим, а он там, может, и заполнит что-нибудь…

– Да что ж это такое? Неужели нельзя выяснить про этот период?! – так и бился отец Сергий.

Да и от отца Дионисия тогда еще многое было сокрыто.

Потом уже я где-то только у отца Тихона (Шевкунова) в книге первые данные на этот счет прочитал.

А когда видел Святейшего Пимена у могилы владыки Сергия, я и сам еще не догадывался, почему он так долго у нее стоит…

Оказывается, как только он вышел из заключения, нигде не мог устроиться. Мыкался по Одессе. А потом владыка Сергий (Ларин) его к себе келейником взял. После секретарем сделал, а далее уже будущий Патриарх в Псково-Печерскую обитель попал, а оттуда – в Троице-Сергиеву лавру и далее: пошел на повышение.

Но побыть при владыке Сергии (Ларине) – это, наверно, была хорошая школа для будущего Патриарха.

Вот представьте себе. 1948-й год. В Москве проходит Всеправославное совещание. Архиереям строго наказали быть без сопровождающих. Отговоркой было отсутствие мест в гостиницах. Послушно в одиночестве явились владыки, за исключением Его Высокопреосвященства Сергия (Ларина)…

Ему тогда даже Патриарх Алексий I шепнул на ушко:

– Сказали: без сопровождающих…

– Ваше Святейшество! – во весь голос изумился тот. – А кто мне дверцу машины открывать будет?!!

Сопровождал его игумен Пимен (Извеков).

Святая простота

Каждый тогда на своем уровне воевал. Помню, зачастили как-то проверяющие из райисполкомов в храмы. Квитанции требовали им показать, якобы для уточнения правильности их оформления. А сами тут же адреса, телефоны переписывают. Звонят по месту работы тех, кто ребенка крестил или еще в каком таинстве участвовал. А то и на дом приезжали:

– Бабушка, тебя вот причащали, да?

– Причащали, – радуется старушка: надо же, молодежь интересуется!

– А что ж ты ни копейки на такси не дала?

– Как не дала? Я ему 10 рублей дала…

Тут же записывают.

– Подпиши!

Та подписывает.

К следующей – с другим вопросом:

– Что ж ты такими деньгами разбрасываешься? 50 рублей священнику на руки! Это откуда ж у советских пенсионерок такие суммы?

– Какие 50?! 15!

– Подпиши!

Собрали такие расписки и вызвали священников в райисполком.

А один молодой батюшка от бабулек еще ранее услышал, кто к ним приезжал. Полистал за свечным ящиком квитанции, да и сам их всех опять объехал…

И вот созванных отцов ставят перед фактом:

– Ваш доход за требы подсчитан! – и победоносно умножают его на 365 раз по количеству дней в году… – Это ваши новые налоги! – предъявляют сумму, превышающую трехгодичную зарплату священника.

– Ничего подобного! – вскрикивает вдруг этот молодой батюшка.

– Что такое? Вы с этим не согласны?!

– Конечно, нет!

– Поехали! – предлагают ему. – Проверим и все вам докажем! Машина во дворе!

– Поехали!

Приезжают к первой причастнице:

– У вас этот священник был?

– Был.

– Обряд совершал?

– Совершал.

– Ты говорила, что ему 10 рублей дала?

– Да не в руки, конечно, дала, в карман плаща положила.

– Мать, может, ты не в тот карман положила?

– Может, и так.

Ко второй – то же самое:

– Только я ему не в руки дала, а на берет там, в коридоре, на вешалке положила.

Так троих или четверых объехали, плюнули на все это, лишь предупреждением пригрозив.

Как нам тезка святителя Николая помог

Больше всего проблем было с ремонтом. Косметический еще позволяли сделать, а вот капитальный – ни-ни! Тут уж старосты, как могли, выкручивались.

В храме Святителя Николая в Хамовниках старостой был раб Божий Иван Федорович Гусев, очень благочестивый человек. Он всего себя отдавал служению Церкви. От какого-либо жалованья отказывался:

– Я не ради зарплаты здесь, я пенсию получаю.

Раньше всех приходил на работу, позже всех уходил. Делал все возможное и невозможное. Только Господу Богу известно, чего ему стоило оформить ремонт на 4 тысячи, при том, что работ там было на все 40!

Тут же нагрянула проверяющая комиссия:

– А где вы красочку купили? А кисточки? – почти год так доискивались, проверяя, были ли в этом магазине в то время такие товары и т.д.

Уж больно на видном месте этот храм стоял. Он у властей тогда – как бельмо в глазу. Это сейчас там торговый центр построили, что церковь почти не видно, а тогда даже деревьев не было, чтобы его загораживать.

Ехал мимо Хрущев в 1957-м году на Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Лужники, да и распорядился градостроителям: «Принять меры!!!». Я потом общался с архитектором Константином Тихоновичем Топуридзе, который взял да изогнул линию Комсомольского проспекта, но именно так, чтобы сохранить святыню!

А потом и мы еще с Иваном Федоровичем ранее обшарпанный храм просто на загляденье выкрасили в яркое сочетание оранжево-алого, белого, зеленого, а по фасаду еще и иконы повесили.

И тут опять теперь уже первого секретаря Московского комитета компартии В.В. Гришина нелегкая понесла той дорогой…

– Как?! Комсомольский проспект начинается с храма?!! – взбесился он. – А икон понавешали, чтобы комсомольцы на них молились?! Да это же идеологическая диверсия!

Так и на Константина Тихоновича ранее вне себя от ярости Хрущев, перемежая ор матерной бранью, топал:

– Вам слово партии не закон! Вы теперь сами вне закона!

– Если бы вы знали, чего мне это потом стоило, – рассказывал мне после этот удивительный архитектор.

С ним все даже здороваться перестали, считали его уже за «списанного». А ему потом, в конце 1970-х, кстати, первому из советских архитекторов Международную премию за умелое сочетание старой и новой архитектуры дали.

А к нам после филиппики Гришина из райкома компартии тут же комиссия заявилась. Но и в ней замечательнейший человек Николай Николаевич Соболев, возглавлявший тогда Комитет по охране памятников, оказался!

– Это же вы так просто промыли иконы?

– Да, – вдруг понял я, какое он изящное предлагает решение проблемы. – Точно! Промыли! Знаете, когда там краскопультом работали, смотрим, что-то под побелкой… Мы и начали мыть!

А у нас там эти новенькие иконы под XVII век стилизованы.

– Ну, надо же, – продолжает изумляться Николай Николаевич. – Как раньше иконы писали! Сколько столетий, а они – как новые! Знаете, бывает, возьмут черную доску, – обращается к понурившимся партийным членам комиссии, – промоют ее, а там такой красоты икона!

Те кивают, не хотят показаться неучеными.

– У меня по части искусствоведческой никаких претензий тут нет… – резюмирует так ловко взявший инициативу тезка святителя Николая. – Где совещание продолжим? – поторапливает их уже оттуда. – Наверное, в райкоме партии?

– Мне тоже, – спрашиваю, – ехать?

– Вы что с ума сошли? – уже оборачиваясь, улыбается мне.

Храм отстояли. Но меня оттуда перевели. Власти хотя бы так отомстить попытались. Тем более что я там еще и ограду храма на историческое место передвинуть успел, чем тоже вызвал их раздражение.

Котлован

Фото сделано ориентировочно в 1985 году. Слева направо: псаломщик храма прп. Пимена Великого Виктор; клирики того же храма: протодиакон Сергий Громов (+); протоиерей Василий Бланковский, настоятель протоиерей Димитрий Акинфеев (+), протоиерей Владимир Диваков, протоиерей Владимир Еремин, протодиакон Сергий Голубцов (+); псаломщик Валерий Комзолов (в дальнейшем священник Заиконоспасского монастыря)

Так я и оказался в храме Преподобного Пимена Великого, что в Воротниках. Казначеем там был «законопослушный» гражданин, который лет 30 там уже, в угоду собственному карману да антирелигиозной политике власть имущих, промышлял.

Скажут ему: крыша течет, он тут же отзывается:

– Сейчас подчиним!

Посылает сторожа, тот берет мешковину, макает ее в масляную краску и приляпывает на дыру. Казначей всем улыбается:

– Сделано!

То же самое с куполами: марлечку подложат, подшпаклюют, подтонируют…

– Готово!

Эту бутафорию, как спохватились, поняли, что всю уже целиком менять надо, ремонтировать там уже было нечего. Крышу перекрыли, купола поставили новые. И это опять же умудрились сделать в условиях запрета на капремонт.

И тут я еще затеял церковную ограду на историческое место вернуть, – тогда постоянно прихрамовую территорию урезали.

– Да зачем вам это надо? – заохали боязливые из служащих и сотрудников. – Нам же теперь отвечать придется!

Им-то – обошлось. А меня опять перевели, считай, что сослали. Потому что про храм Троицы Живоначальной на Пятницком кладбище тогда так и говорили: оттуда уже разве что в могилу.

– Там вам уж никакую ограду никуда двигать не придется, – насмехался уполномоченный, – там все оградки прочно вкопаны на свои места…

Там на приходе было далеко не церковное «духовенство»: литургию служили скоропалительно, а попробуй что сказать – кулак покажут…

Помню, приходишь, открываешь храмовую дверь, а внутри чернота нависает! Калорифер не предназначен для топки углем, – только объяснить попробуешь, а тебе:

– Служите в холоде! – огрызаются.

Удалось там батареи установить, котел поставить. Но, главное, я там открытия приписного храма Симеона, епископа Персидского, добивался.

Церковь открыли. А меня опять перевели в… концертный зал! Он тогда в храме Большое Вознесение у Никитских ворот располагался.

А до этого там вообще Энергетический институт был, и по центру такая странная махина висела, – с помощью которой искусственные молнии изучали. От их ударов все здания в округе тряслись, а здесь, значит, такой бункер был, и вместо него – я как вошел, смотрю, – котлован остался!

Супруга моя тоже заглянула в него – и, видимо, памятуя присказку о том, куда после храма на Пятницком кладбище переводят:

– Вот тут тебя и похоронят! – вдруг сказала.

– Это слишком большая честь, – отвечаю.

Только мы там осмотрелись, отец Матфей Стаднюк звонит:

– В Успенском соборе Кремля первая литургия состоится, а потом крестный ход к вам пойдет!

«К нам» – это, конечно, пока еще громко сказано было. Тогда, бывало, идешь и сам не знаешь: пустят тебя сегодня внутрь или нет? Дирекция концертного зала там все никак свои позиции сдавать не хотела. Мы и стали тогда утром и вечером каждый день служить, чтобы просто уже и не выходить из храма.

Тот крестный ход был, кстати, первым, что прошел со времен советских запретов по улицам Москвы. 23 сентября 1990 года.

Но какие нам еще бои предстояли…

Действовали, как эмчеэсовцы

В центре семинарист Владимир Диваков

Однажды, помню, захожу я к отцу Матфею Стаднюку, а у него там какой-то чиновник (как потом выяснилось – председатель Пресненского райисполкома) нетерпеливо вертится. Ему надо было проект расширения заводского цеха по улице Павлика Морозова согласовать, и он все показывал, где подпись поставить надо.

– Погодите-погодите, – всматриваюсь в его планы, – там же храм Святителя Николы на Трех горах!

Дело в том, что я, еще учась в Московской Духовной академии, писал работу «Московская епархия в 80–90-е годы XIX века», выезжал на места, ориентировался, где остались и в каком состоянии храмы.

– Это когда-то был храм, а сейчас остатки… – буркнул посетитель, убирая от меня свои бумаги.

– Как это «был»?! Как это «был»?!! – пошел я в атаку, – Там есть община! Здание надо Церкви вернуть! Люди его уже восстанавливать собираются!

Протопресвитер Матфей Стаднюк

Тот – к отцу Матфею, а батюшка так разводит руками – ничего, мол, поделать не могу, – и кивает на меня: это мой начальник!

– Без вас разберемся! – хлопнул дверью визитер.

Пришлось быстро собирать общину, о существовании которой – сам не знаю как – догадался я тогда заблаговременно уведомить этого товарища.

Действовали, как эмчеэсовцы.

На ком больше греха?

Но община не всегда могла даже действующий храм спасти. В секретном докладе Совета по делам Русской Православной Церкви при Совете Министров СССР за 1962 год Преображенский храм на Преображенской площади числился одним из «наиболее активно» действующих…

Прихожане, узнав о намерениях властей, дежурили там дни и ночи. Их убеждали разойтись, обещали, что сноса не будет. Стоило отлучиться в лавру на память преподобного Сергия… 18 июля 1964 года, в три часа ночи, власти взорвали храм…

В тот же год, после осеннего дня памяти Игумена Земли Русской, на Покров, и самого Хрущева из госкресла катапультировало. Не дано ему было больше власти причинять Церкви вреда (ср. Ин. 19, 11).

Митрополит Иосиф (Чернов)

«Миром правит только Промысл Божий», – говорил отец Иоанн (Крестьянкин).

Помню, я еще в Никольском храме в Хамовниках служил, и к нам пришел владыка Иосиф (Чернов) – к иконе Божией Матери «Споручница грешных» приложиться. Я ему предложил чайком его угостить. Разговорились.

– Я в этом храме и раньше бывал, конечно, – рассказывает. – Оказался здесь в Рождественский сочельник 1941 года, когда из ссылки только вернулся. Захожу – глазам своим не верю: человек 10–15, полупустой храм. Мы-то, когда в тюрьмах сидели, думали: столько храмов закрыли, значит, оставшиеся переполнены. А тут – пусто. Как же так? Господь сказал: врата ада не одолеют Церкви. Но видно, что уже одолевают…

То же самое и в его епархии в Петропавловске, куда его на кафедру после ссылки направили, повторилось.

– Тяжелейшие впечатления, – вспоминал владыка. – И снова я тогда смалодушничал: врата адовы не одолеют Церкви, а вот – уже почти одолели!.. Я и подумать тогда не мог, что пройдет всего несколько месяцев, и храмы не будут вмещать пришедших!.. Началась Великая Отечественная война.

Церковь, как была, так и есть: «и врата адова не одолеют ей» (Мф. 16, 18). А вот что люди себе без Церкви готовят?

Сводки с фронта

Война закончилась, какое-то время еще по инерции в храмы ходили. Тогда и духовенству шанс дан был восстановить святыни. Власть не препятствовала. А все думалось: успеется. Вроде как страна – в руинах, не до церковных нужд, быт обустраивать надо. Щука в море, чтобы карась не дремал. Так и Хрущев появился со своей последовательной программой «ликвидации» оставшихся церквей.

Храм Иконы Божией Матери «Нечаянная радость» в Марьиной роще был на очереди разрушения. Там красную линию в градостроительном плане под хрущевские пятиэтажки подвели, а церковь, мол, за нее выходит… Точно так же и Преображенский храм в Богородском «обвинили» в том, что трамвай его объезжает… Храм Ильи пророка в Обыденском переулке под нужды соседствующего завода начали «приспосабливать» – в церковных подвалах уже мазут хранили…

Это все храмы, где совершались богослужения. Закрытые церкви власти под шумок даже после отстранения Хрущева сносить продолжали. Единственное: старались избегать «конфликтных ситуаций». Тактика огласки, резонанса могла спасти святыню. Особенно если подключались западные «голоса».

Готовясь к визиту в Москву президента США Р. Никсона, в 1972-м году взорвали огромный, русско-византийского стиля Казанский собор на ныне Калужской, тогда Октябрьской, площади, – чтобы даже вопросов не возникало. В нем почти полвека уже кинотеатр «Авангард» располагался.

Предлоги были вымороченными: под празднование Казанской иконы Божией Матери, в ночь с 3 на 4 ноября 1969 года, снесли храм Святых праведных Богоотец Иоакима и Анны на Якиманке – церковь-де мешала устроить новый проезд, хотя на этом месте до сих пор пустырь зияет…

Не тех богатств в Церкви ищут

Из тех храмов, что уцелели, в самом конце 1980-х – начале 1990-х годов Церкви стали возвращать зачастую изуродованные остовы. Но страшнее – запустение в душах.

Помню, надо было проводить учредительные приходские собрания. Тогда всего-то в Москве было три благочиния, поскольку открытые храмы наперечет еще были. Из трех благочинных я был самым молодым, мне эти собрания вести и приходилось. Почтенные отцы-благочинные просто сторонились их – там творилось такое …

При передаче храмов каких только провокаций противники Церкви ни устраивали! Первые собрания проходили при участии уполномоченного по делам религии. Он порою заранее, по старой привычке, распоряжался:

– Вот этого старостой храма надо провести! – и указывает на какого-то знакомого ему проходимца, с которым таким образом нажиться намеревались.

Тогда почему-то многие наличие у Церкви денег заподозрили.

Храм Рождества Пресвятой Богородицы в Капотне в наше время

Так, помню, в возрождающемся приходе храма Рождества Пресвятой Богородицы в Капотне собрание проходило в Доме культуры. Набежали 200–300 человек! И все хотят вступить в «двадцатку»!

– По закону – больше можно, меньше нельзя! – права качают.

Уполномоченный пытается их утихомирить:

– Но всех все равно принять невозможно…

Я уж тут взял микрофон:

– Радуюсь за этот приход – он возродится быстро! – все сосредоточились. – Но для того, чтобы восстановить храм из руин, требуются материальные средства! Поэтому прошу всех, кто будет подавать заявление, указать сразу, кто сколько может сейчас помочь восстановлению храма. Прямо так и указывайте: смогу перечислить такую-то сумму со сберкнижки, найти спонсоров и т.д. Мы таких заявителей примем в первую очередь!

Смотрю, количество людей в зале стало на глазах убывать – даже давка у выхода образовалась. Часа через полтора-два лишь 17 заявителей набрали. С трудом еще троих уговорить удалось…

«А вы в Бога верите?»

Храм Нерукотворного Образа Спаса в Перове, 1992 г.

А то так, себе чего-то там нафантазировав, на один храм по три-четыре двадцатки претендовать начинали. «Что за люди? Откуда взялись?» Потом уже понимали…

Приходилось иногда предупреждать настоятелей храмов:

– Подготовь участников своей двадцатки, чтобы они на собрании вопросы задавали. Ради Бога, сам молчи! Не подставляй Патриархию.

Вот начинается приходское собрание храма Нерукотворного Образа Спаса в Перове. Встает некто:

– Здравствуйте! Меня хорошо знает Патриархия. Я с Патриархом Пименом ездил в Сирию, в Ливан и в другие страны…

Я чуть было не уточнил: «В каком, интересно, качестве?..» Но дальше произошло вот что.

Раздается вдруг из первого ряда такой старушечий голосок:

– А вы в Бога верите?..

– Что за глупый вопрос?! – огрызнулся тот.

– Да нет, – успокаиваю я, – вопрос не глупый.

– Снимите вопрос! – просит уполномоченный.

– Да почему же? Пусть ответит.

– Вы в Бога-то верите? – все так же тихоньким голоском повторяет бабулька.

– Ну, верю…

– А почему «ну»?.. Как вы верите?

– Ну, обыкновенно! – и точно в кружок себя рукой обводит…

– Подождите, чего вы там рукой машете? Вы Символ веры прочитать можете?

Он опять пятерней крутит.

– Символ веры прочтите.

Смотрит и – не понимает. А рукой вензеля выписывает – это он, оказывается, крестное знамение на себе так пытается изобразить, что вызывает всеобщий смех. После 15–20 минут подобного собеседования он не выдерживает и убегает, а за ним – и его двадцатка. Так старушка и вывела очередного прохиндея на чистую воду.

Минирование

Следом берет слово предводитель следующей двадцатки и начинает так:

– А я отца Владимира «благодарю» (в кавычках) за то, что он с самого начала собрания заложил мину замедленного действия…

А мина эта заключалась в том, что я призвал при открытии собрания:

– В члены приходского собрания, особенно в председатели, выбирайте, пожалуйста, твердых в вере. А то, знаете, бывает: сегодня он православный, завтра католик, послезавтра протестант, а потом, глядишь, к старообрядцам подался – таких не выбирайте!

Это его укололо.

– Я действительно, – объявляет, – из такого-то согласия старообрядцев.

– А зачем же вы в православный храм идете?

– Я хотел просто открыть православный храм!

– Спасибо, – говорю, – за ваше благое намерение.

Он стал препираться, что, мол, Московскую духовную академию в свое время закончил, и даже в ОВЦС поработать успел, но потом у старообрядцев оказался, причем беспоповцев, но каким-то образом все-таки получил сан… Так и пришел в подряснике, с поясом…

Как пришел, так и ушел.

Так на крест не восходят

Следующий выходит:

– А я знаю и тропари, и молитвы… Я вам что угодно и спою, и прочитаю!

«И станцую», – чуть было не добавил я.

– Так-то оно так, – говорит присутствовавший на собрании отец Александр Дасаев, назначенный настоятелем храма, – а вот, скажите, почему вы постоянно место своего служения меняете? То здесь вы пели в хоре, то там, то сям – и нигде не задерживались…

– Ну, просто… – явно занервничал. – Я уходил…

– Да не «я уходил», – говорю, – а «вас уходили»… Есть у вас, признайтесь, недостаток, который помешает восстановлению церкви?

Заметался, глазки бегают… Пьяница. Так и эта, третья, двадцатка за ним утопала.

Эти хоть расходились, а то, бывало, иной раз как сцепятся клубком – не разнимешь. Помню, как-то сидим у царских врат, а там уже такая потасовка началась, что все равно никто уже никого не слышит. У меня всенощная скоро начинается… Мы переглянулись с уполномоченным, у него, наверно, тоже на субботний вечер планы были, и – так, по стеночке, по стеночке, незамеченными и вышли…

Кто только не посягал, как они по богоборческой инерции предполагали, управлять и распоряжаться в Церкви, друг друга расталкивали, рвались…

Так на крест не восходят.

Ужас какой-то.

Без царя в голове, или Кто иерархию отрицает

Храм Святителя Николая Чудотворца Мирликийского в Пыжах

Вернулся я как-то после одного такого собрания, а у меня руки трясутся. «Как всенощную, – думаю, – служить?»

– Успокойтесь! – Святейший Алексий II так мирно глянул.

Тогда надо было церковь Святителя Николая Чудотворца Мирликийского в Пыжах отстоять. Там община Суздальского раскола на захват храма настроилась и требовала дать им настоятелем еще не рукоположенного мирянина.

– Простите, – говорю, – мирянин не может быть настоятелем.

Накануне мы разговаривали с владыкой Арсением (Епифановым), викарием Святейшего, об обстановке на том приходе, а он затем – с Патриархом. Решили назначить крепкого настоятеля – отца Александра Шаргунова, клирика соседнего храма Иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» на Большой Ордынке.

Представители Суздальского раскола взбунтовались. Все своего мирянина протолкнуть норовят, у него фамилия «говорящая», помню, – Козушин.

– Ну, он же мирянин…

– Ничего, рукоположим его!

Тут же набежали скандально известные Г. Якунин, В. Борщев и др. правозащитники. Всего в храм набилось человек 300 народа, и такой гам подняли!

– Братия, сестры! – обращаюсь. – Вам же вместе, в одном храме потом молиться. Вот вы сейчас перессоритесь, а дальше – что? Зверем друг на друга смотреть будете? Настоятель в этот храм уже назначен, – представляю им отца Александра.

Неоднократно собрание пытались сорвать.

– Нет, давайте, – говорю, – еще помолимся.

Встаем, снова все: Царю Небесный… – поем. Смотрю: кто-то явно не знает слов…

И при этом требуют, чтобы их заслушали. И вот они стали, человек 15, друг за другом выступать. Люди все явно нецерковные.

Собрание уже около пяти часов длилось, время к шести… «Так, – думаю, – и на всенощную не успеем. Надо форсировать!»

Тактика форсирования

Протоиерей Александр Шаргунов

– Братия, сестры, да вы хоть познакомьтесь, – показываю на отца Александра, – с теми людьми, с которыми вам сотрудничать! У него и помощники есть. Вы в лица взгляните друг другу. Отец Александр, зачитайте прошение!

Стал зачитывать имена-фамилии.

– Расскажите кратенько о себе, – прошу каждого.

Рассказывают – и все такие интеллигентные люди.

– У вас есть какие-то вопросы? – обращаюсь к тем, кто из Суздальского раскола. – Задавайте! – поторапливаю.

Молчат.

Так мы заслушали человек 30. Смотрю, у отца Александра еще целая кипа листов, мелко исписанных…

– Хватит!! Аминь.

– Как это хватит?! – даже по столу стукнул.

Пауза.

– Кто ведет собрание, я или вы? – уточняет.

– Я, успокойся.

– Вы и будете отвечать!

– Буду-буду, – а сам смотрю, в силу этой мгновенной искры, метнувшейся между нами, суздальцы как-то заинтересовались мной…

– Братия, сестры, смотрите! – пользуюсь я моментом. – Стольких заслушали, и ни одного вопроса! А коли вопросов нет, то, значит, и претензии отсутствуют! Принимаем всех заслушанных в члены Приходского собрания! Кто за?

– Ладно, – подытоживаю поднявшуюся массу рук (все равно при том скоплении народу не все даже слышали: о чем это мы там?), – большинство! Избираем Приходской совет. Председатель – отец Александр, он настоятель, а это всегда стержень прихода…

– Мы хотим Козушина!

– Козушин – светский человек. Давайте все-таки настоятеля, назначенного Патриархом.

Те надулись. Тут я смекнул.

– Мы Козушина помощником настоятеля выдвинем!

– Я помощником не буду! Категорическое нет!

Я тогда к Глебу Якунину:

– Давайте кого-нибудь из вашей группы помощником изберем?

«Помощник все равно права подписи не имеет…», – думаю.

За кого-то они там проголосовали.

Дальше с казначеем надо определиться, – это уже серьезнее.

– Отец Александр, кого?

Он задумался. А там так все накалено, что я хватаю первое попавшееся прошение:

– Вот, пожалуйста! – вчитываюсь в фамилию, поднимаю глаза…

Человек привстал…

– Вы согласны?

– Как благословите.

– Конечно, давайте! Кто за? Против есть?

Козушинцы растеряны…

– Так, принято.

Далее Ревизионную комиссию так избрали. Председателем – настоятеля, плюс двух членов – одного от отца Александра, другого – из группы захвата.

Надо уже для подписания протокола участников собрания избирать. Отец Александр двоих предложил – и задумался!

«Да что ж такое!»

Те, смотрю, уже троих подсуетились выстроить…

«Они же так большинство за собой оставят, а потом откажутся подписывать протокол».

– Отец Александр, еще!!

– Батюшка, Устав посмотрите! – вспылил он. – Пятерых достаточно!

– Не меньше пяти, отец. Больше можно! Ну, кого?!

Тут уж кто-то сам вызвается. Смотрю: еще – трое адекватных. Хорошо!

– Остальные проблемы – на следующем собрании… Дня через два-три, – объявляю уже на ходу.

Без пяти минут шесть я рванул на всенощную.

За счет чего можно выиграть?

Иерей Владимир Диваков

Через условленные пару дней возвращаюсь – и не могу понять: «Не явился, что ли, никто?» Мне туда даже идти не хотелось: «Опять в этот ад…». А тут – тишина такая…

Захожу, а храм полон! Просто все тихо, спокойно сидят. Слава Богу!

– Помолимся!

Тут двое – шаг вперед:

– Мы из общины Козушина!

«Началось».

– Хотим заявить, что мы против решения предыдущего собрания. Мы выходим в Свободную Российскую церковь. Протокол не подпишем.

– Пожалуйста, – говорю (это те самые, что от раскольников для подписания протокола выдвигались, а у нас и своих пятеро есть), – дело ваше.

Они – в суд. 10–11 судов было, – все никак уняться не могли. Но там судья скорее с истцами разбирался:

– Вот, смотрите, собрание же не под эгидой Свободной Церкви проходило, да? Его Московская Патриархия провела. А вы вышли из Русской Православной Церкви и представляете уже какую-то другую, а значит, и претендовать на храм не можете. Понимаете? Протокол, согласно Уставу, подписали 5 участников собрания. Все по закону. В чем суть претензии?

Глеб Якунин сразу же, уже после первого собрания, заявил:

– Мы проиграли, потому что они привели слишком благочестивых людей.

Потом уже, когда суды прошли, отец Александр, как увидит меня:

– Батюшка, ну, прости, пожалуйста! – про первое собрание все вспоминал. – Я от того шума и истерики соображать уже перестал…

Когда последние козушинцы удалились, даже внутренне легко всем стало. Мы тогда помощника настоятеля переизбрали. Дальше там уже все как следует устроилось.

Это уже не диверсии атеистического госаппарата, а попытки внутрицерковные расколы чинить. Церковь всегда под прицелом – это в порядке вещей.

– А что это вы там за концерт устроили? – встречает меня уполномоченный.

– ?!

– Козушина погнали!

– Его церковный народ не выбрал!

– Понятно, что не выбрал. Это вы так собрание повели! Надо ж все-таки пар из котла выпускать!

«Котлы, известно, где».

– Потом же сами хлопот не оберетесь!

Смотрю, примолк. У всех есть планы на субботний вечер…

Слава Богу, мы в Москве ни одного храма ни раскольникам, ни сектантам не отдали.

Впереди еще баталия за подворье Псково-Печерской обители – ныне Сретенский монастырь…