Пир, данный галилейским властелином Иродом Антипой в день своего рождения, подходил к концу. Во влажном, насыщенном ароматными испарениями изысканных блюд, драгоценных вин и увядающих уже цветов воздухе тускло мерцали светильники. Роскошный зал тонул в полном неги и чарующих грез полумраке, лишь изредка при колеблющимся свете вспыхивала позолота и поблескивал мрамор. Пресыщенные гости лениво перекидывались короткими фразами, в их взглядах, которые они часто бросали в сторону хозяина, читалось некое ожидание. Задумчив и безмолвен был властелин. Он знал, чего ожидают гости.
По принятому из Рима обычаю, Ирод, как хозяин пира, в конце его должен был устроить для гостей такое зрелище, которое могло бы приятно возбудить их уснувшие нервы и лениво движущуюся кровь. Над изобретением такого зрелища он и задумался. Но в отуманенной вином голове его мысли или медленно проплывали какой-то бесформенной, тяжелой, темной массой, или же мелькали с быстротой молнии, и его усилия сосредоточиться на чем-либо были мучительны, но бесплодны. А между тем из внутренних покоев на него был обращен пристальный, испытующий, горящий, как у кровожадного зверя, почуявшего близость добычи, взор Иродиады.
Давно уже она выжидала удобного случая, чтобы отомстить за свои погибшие мечты и рухнувшие честолюбивые планы, ради которых она оставила своего мужа Ирода Филиппа, родного брата Ирода Антипы. Виновником всех своих злоключений она считала Иоанна Крестителя. В ее ушах запечатлелся его обличающий голос, обращенный к Ироду Антипе: «Не достоит ти имети ее (Иродиаду)» (Мф. 14: 4).
После этого обличения Ирод не посмел исполнить тех заманчивых обещаний, коими в Риме прельстил Иродиаду. Он совершенно оставил мысль жениться на ней и украсить ее главу царским венцом. И гордая честолюбивая женщина оказалась в незавидном положении наложницы Ирода. Тяжело ей было переносить такое унизительное положение, и она жаждала крови Иоанна Крестителя, требовала смерти его. Но преданный всевозможным страстям и порокам, потерявший всякое самоуважение Ирод, топивший остатки своей совести во все в новых и новых пороках, не мог решиться предать смерти Крестителя. Кроме страха перед этим величайшим пророком, Ирод чувствовал благодарность за те беседы с ним, которые давали мир и отраду его мятежному сердцу и воскрешали его убитую грехом душу. Под влиянием этих бесед Ирод как-то обновлялся и порой становился даже добродетельным. «Ирод бо бояшися Иоанна, ведый его мужа праведна и свята, и соблюдаше его; и послушав его, много творяше, и всласть его послушаше» (Мк. 6: 20), – так говорит Евангелие об отношении Ирода к Иоанну Крестителю.
Но бесхарактерный и страстный по натуре Ирод скоро опять подпадал под тлетворное влияние хитрой и лукавой женщины. Такая двойственная жизнь, конечно, в минуты трезвых размышлений приводила его к отчаянию, и он все чаще и чаще устраивал пиры, на которых, по примеру Рима, допускались уже прямо оргии. Вероятно, ни на одном из предшествующих пиршеств Ирод так не злоупотреблял вином, как на этом, окончившимся кровавой драмой. Иначе Иродиада не нашла бы его состояние подходящим к исполнению ее замысла и на этом пиру. Она была уверена, что план мщения на этот раз удастся, когда посылала дочь Соломию в пиршественный зал.
Тихо и неожиданно появилась в зале красавица Соломия и начала пляску, в которой игрою глаз, губ, движением ноги, руки, изгибами всего тела старалась наглядно выразить то, что для человека представляет приятный яд. Апатия гостей быстро сменилась живым интересом. Ирод забыл свои думы и благодарным взором глядел на плясунью. И это позорное зрелище вознаграждено было священнейшей главой Крестителя, которая тут же, в этом пропитанном пьянством и развратом зале была передана плясунье на окровавленном блюде.
Ведь почти 2000 лет прошло со времени усекновения главы Иоанна Крестителя. А кажется, будто не было этих двадцати веков, и в наше время весьма часто совершаются кровавые преступления, условия возникновения которых напоминают ту великую драму, которой закончился пир Ирода.
И в наши дни весьма часто кутежи в блестящих ресторанах, трактирах и других притонах, где льется рекою вино, где в лице женщин известного сорта присутствует разврат, оканчиваются кровопролитием и убийством. И все же люди, зная, каким опасностям подвергают свою жизнь в этих местах разгула, неудержимо стремятся туда.
Сами собою напрашиваются вопросы: для чего же всеблагой Бог попустил совершиться великому злодеянию 2000 лет тому назад и весьма часто попускает подобному совершаться и в наши дни? Частое повторение одного и того явления при одних и тех же обстоятельствах исключает всякую мысль о случайности и говорит о персте внушающем и указующем. Не должно ли все это понимать так: Господь попустил завершиться Иродову пиру великим злодеянием и при этом не пожалел величайшего из пророков, строго постника и воздержника, чтобы ясно показать нам, как много зла, несправедливости, жестокости и лжи в пьянстве и разврате?
Мы и сами видим, что пьянство и его непременный спутник – разврат разрушают жизнь человека во всех отношениях. Не говорим уже о многочисленных болезнях телесных. Жутко и больно вспоминать о детях-калеках, обреченных целый свой век страдать и, может быть, проклинать своих пьяных и развратных родителей. Какой ужас охватывает нас при виде дикой схватки озверевших пьяниц, с пеною у рта, с непримиримой злобой в налитых кровью глазах набрасывающихся друг на друга: их озлобленные сердца распалены несвойственным нормальному человеку желанием уничтожить друг друга. Без содрогания сердца нельзя представить то море слез, проливаемых малыми, голодными детьми и несчастными матерями вследствие пьянства отцов, мужей и взрослых сыновей… А сколько людей сделалось ворами, исключительно благодаря пьянству и разврату!
Мир и любовь в жизни семейной и общественной стали весьма редкими явлениями. Места, где все дышит любовью, где незримо, чудесно, снисходит в сердца людей утешение, покой и ободрение, где льются радостные, благодарные, очищающие душу слезы, – я говорю о храмах Божиих – находятся в пренебрежении. Перед ними как бы гордятся своим ярким светом, блеском своей декоративной роскоши и многолюдством разного рода трактиры. И вообще жизнь людей представляется такой, как будто люди задались желанием до крайних пределов испытать долготерпение Божие, как и было это перед потопом и сожжением Содома.
Но Господь как добрый, терпеливый, любящий Наставник не хочет подвергать нас заслуженному наказанию, а с терпеливой настойчивостью требует, чтобы мы сознали, что, если не оставим пьянство и разврат, подойдем к какой-то неведомой для нас страшной беде. Отдавая в жертву пьяному Ироду и развратной Иродиаде Иоанна Крестителя, о котором сказано было, что он не пил ни вина, ни сикера, Господь желает не только внушить отвращение к вину пьющим его, но и показать, что при имеющей разразиться беде пострадают и непьющие. Последние виноваты уже тем, что, проводя жизнь трезвую, не старались воздействовать на пьяниц.
Но мы к внушению Господа относимся как ленивые и шаловливые школьники, для которых одно и то же нужно повторять несколько раз. И Господь, желающий нам всякого блага, весьма часто напоминает нам о кровавом пире Ирода. Ведь мы часто видим и слышим, что пирушки в местах пьянства и разврата оканчиваются кровопролитием и убийством без всякой сколько-нибудь основательной причины, а единственно вследствие злоупотребления вином и страстным, греховным желанием, как было и тогда, на пиру Ирода.
Впрочем, Господь и прямо предупреждает о той опасности, к которой приведет беспечная жизнь пьяниц и развратников, с одной стороны, и людей трезвых, если они не стараются воздействовать на первых, с другой. «Бдите и молитесь, да не внидите в напасть» (Мф. 26: 41), – предупреждает Он нас.
Московские церковные ведомости. 1914. № 43. С. 647–650.