Когда после революции стали закрывать лавру, старец молился за всех и просил преподобного Сергия простить тех, кто нарушил заповедь Бога. Просил благословения для всех разъехавшихся по частным квартирам братий. Просил преподобного снова, когда будет это угодно Царице небесной, открыть свою лавру, чтобы в ней спасалось монахов множество. Он вспоминал видение преподобному Сергию, который однажды узрел множество птиц, и было ему откровение, что так умножатся ученики его, что и счесть их будет трудно.

Наконец пришло и его время, и старец Зосима последним ушел из Троицкой лавры.

Он перебрался в Москву, на Сербское подворье, к своему духовному сыну отцу Серафиму В. В это время у отца Серафима была в гостях Е. Г. П. Узнав, что старцу негде жить, она пригласила его к себе, и старец Зосима переехал на Тверскую. Во дворе дома было еще не закрыто Саввинское подворье, и старец иногда там служил.

Через некоторое время народ почувствовал благодать, живущую в старце Зосиме, и множество людей стало приходить к нему в келью. В церкви возле старца Зосимы всегда теснились люди.

Бог открывал старцу жизнь каждого человека. Некоторым людям он предсказывал их близкую кончину, других же, как нежная заботливая мать, ничего не говоря, подготавливал к переходу в вечность. Не раз старец говорил: «Иной раз я говорю совершенно неожиданно для себя нечто такое, чему и сам иной раз дивлюсь».

Девушке, которую привела старушка родственница, старец сказал: «Ты завтра приобщись святых Христовых Тайн, а я исповедую тебя. А сейчас иди и вымой мне лесенку, она, правда, почти чистая, да это я так для тебя говорю, да на каждой ступеньке вспоминай свои грехи и кайся. А когда будешь вытирать, вспоминай все хождения душ по мытарствам».

Когда девушка ушла мыть лесенку, ее родственница с удивлением спросила: «Зачем же ей причащаться завтра, ведь не пост, она не готовилась, здоровье ее цветущее, она и после поговеет».

«Завтра поймешь, почему ей нельзя откладывать причастия. После ранней обедни сама придешь ко мне, тогда и поговорим», – ответил отец Зосима.

Когда девушка вымыла лесенку, старец ее исповедал за всю ее жизнь, отпустил ей грехи и утешительно, с отеческою любовью глядел на нее. Напоив гостей чайком, старец простился с ними.

На другой день девушка причастилась, чувствовала себя прекрасно и, радостная, пришла домой. Ее родственница напекла пирогов и пошла ставить самовар. А девушка присела на стул и как бы заснула. Господь взял ее душу безболезненно, моментально. Пораженная ее кончиной, старушка прибежала к старцу Зосиме и застала его на молитве за новопреставленную. Он утешал старушку: «Ну, что же ты, я знал ведь, что Господь ее возьмет, потому и благословил ее спешно причаститься».

Однажды, когда старец служил в церкви, на службу пришла какая-то дама, не знавшая его. Увидев отца Зосиму, который оказался очень худым, дама подумала: «Ну, уж какой монах, где ему привлечь в церковь народ, он и ходящих-то всех разгонит». Вдруг старец, вместо того чтобы ему входить в алтарь, стал пробираться сквозь толпу прямо к этой даме и сказал ей: «Ольга, не бойся, никого не разгоню». Изумленная дама, имя которой действительно было Ольга, упала в ноги, прося у него прощения за свои мысли, и потом всегда приходила к старцу за советом.

Одна монахиня, сидя за столом с батюшкой, подумала: «Если бы я была ученая, совсем бы другое дело было, я бы угодила Господу скорее, чем теперь, когда я такая малограмотная». Старец взглянул на нее и сказал: «Богу ученых не нужно, Ему одна любовь нужна».

Одной рабе Божией, которой негде было отдохнуть, ни у знакомых, ни у родных, старец сказал: «Не горюй, каждый кустик ночевать пустит». И, к удивлению, малознакомые люди стали умолять ее приехать к ним на отдых в деревню.

Однажды старец сидел со своими духовными детьми за столом и угощал их обедом, вдруг быстро встал и говорит: «Вот так Пелагия моя, как кается, как просит меня отпустить ей грехи, плачет даже; подождите, деточки, оставьте трапезу, помолитесь со мной».

Старец подошел к углу с иконами, прочел разрешительную молитву и благословил кающуюся духовную дочь. «Да где же она сейчас кается, батюшка?» – «Да она на Севере сейчас. Вот я спрошу ее, когда приедет, о ее покаянии. Запомните нынешний день и час». И действительно, через полгода приехала на родину Пелагия, рассказала старцу, как глубоко она каялась и плакала и просила старца разрешить ее точно в тот час и день, в который старец разрешил ее от грехов.

Еще был случай с двумя дамами. Они шли в келью к старцу, и одна всю дорогу каялась в своих грехах: «Господи, как я грешна, вот, и то-то не так сделала, того-то осудила, прости же Ты меня, Господи…» И сердце ее и ум как бы припадали к стопам Господа. «Прости, Господи, и дай силы больше так не оскорблять Тебя. Прости, Господи».

Другая же шла спокойно к старцу. Решив, что исповедоваться она будет в келье старца, дама по дороге обдумывала, какую материю купить на платье дочери и какой выбрать фасон.

Обе они вместе вошли в келью к старцу Зосиме. Обращаясь к первой, старец сказал: «Становись на колени, я сейчас тебе грехи отпущу». – «Как же, батюшка, да ведь я вам не сказала…» – «Не надо говорить, ты их все время Господу говорила, всю дорогу каялась Ему, а я все слышал, так что я сейчас разрешу тебя, а завтра благословлю причаститься».

«А ты, – обратился он через некоторое время к другой даме, – ты иди купи на платье своей дочери материи, выбери фасон, сшей, что задумала. А когда душа твоя придет к покаянию, приходи на исповедь. А сейчас я тебя исповедовать не буду».

Две студентки решили выяснить все недоуменные вопросы жизни. Они записали вопросы самые разнообразные: и общественные, и эстетические, и философские, и семейные, и просто психологические затруднения. У одной студентки оказалось таких вопросов чуть ли не сорок, а у другой пятнадцать. Когда они пришли к старцу, у него было очень много людей, и он просил их подождать. Студентки ждут и ждут. Вот, уж и терпения не хватает больше ждать. Вдруг старец взглянул на них: «Что, спешите? Ну, ты первая, Любовь, вынимай свои сорок вопросов, бери карандаш и пиши». – «Я сейчас прочту их вам, батюшка». – «Не надо читать, так пиши ответы». И на все сорок вопросов старец дал ответы, не пропустив ни одного, и все ответы были исчерпывающие.

«Ну а теперь ты, Елизавета, вынимай свои пятнадцать недоумений». И опять, не читая, не спрашивая, что хотят узнать от него, дал ответы в том порядке, как были написаны вопросы.

Всю свою жизнь эти две студентки были глубоко преданы старцу. Одна из них умерла в сорок лет от чахотки и на смертном одре увидела старца, который пришел к ней и благословил ее. Живой стоял у кровати. А когда она была в ссылке, то старец приснился ей во сне, совершая над нею постриг, и нарек имя Анастасия, хотя жизнь ее сложилась так, что и думать о постриге было трудно.

Екатерина Висконти, духовная дочь старца, рассказывала: «Я была не православная, но верила в Бога. Живя в Москве, похаживала в православные церкви. И вот однажды, находясь в скорбях, я побеседовала со знакомым мне священником из церкви Николы Звонарей, отцом Александром. Побеседовала, и он предложил мне познакомиться с одним великим старцем, которого зовут Зосимой (в схиме Захарией), монахом из ТроицеСергиевой лавры, теперь архимандритом. Я не имела никакого желания с ним знакомиться, я была не православная, как говорила уже, верующая, но не углубившаяся в веру и не имевшая никакого понятия о конфессиональных различиях.

В это время случилось большое горе с одной моей знакомой, человеком религиозным и на редкость хорошим. Мне стало очень жаль ее. На свои молитвы я не надеялась и решила: ну, вот и пойду к старцу, которого мне посоветовал отец Александр, – чтобы он помог ей, раз он такой великий.

Прихожу. Меня впустили в большую комнату, где я впервые увидела этого дивного старца, одетого в белый балахончик. Не спрося никакого благословения, я сказала: „Здравствуйте“, – но он мне ничего не ответил. Тогда трепетным голосом я говорю: „Батюшка, простите меня, что вас побеспокоила. У меня есть одна знакомая, которая в великой скорби. Помолитесь за нее“. А сама пробираюсь к стулу, чтобы сесть, а старец с другой стороны стола подошел к стулу своему. Ответа опять не было. Меня это смутило, и я дрожащим голосом стала излагать, как она хороша (моя знакомая), как добра, как несчастна. Наконец, нервы мои не выдержали, я упала на стул и зарыдала. И тут впервые я услышала его голос: „Что ты чужие крыши кроешь, когда у тебя своя раскрыта?“

На что я ответила: „У меня крыша есть, я не без комнаты“. – „Нет, у тебя нет крыши. Зачем у тебя стоит образ святителя Николая и Владычицы Божией Матери, когда у вас полагается одно распятие?“ Я внутренне удивилась, откуда он все знает, когда он никогда не бывал у меня.

„Батюшка, да ведь я их очень люблю и всегда припадаю к святому Николаю Чудотворцу, когда у меня бывает какое-нибудь горе, или скорбь, или просто печаль“.

„Ах, ты их любишь? Ну, скажи, пожалуйста, вот, я теперь за тебя помолюсь, а если ты умрешь, кто вынет частичку за тебя? А крест-то есть на тебе?“ – „Есть“. – „Да кто же его надел-то на тебя?“ – „Сама“. – Батюшка усмехнулся и повторил мой ответ: „Сама…“

Потом батюшка обратился к иконам и поднял руку. Я удивилась изменению его лица. Оно сделалось каким-то неземным, Божественным. И проговорил он тихо, указывая рукою на иконы: „А если бы что – я бы за ту умолил, о которой ты просишь“.

После этого я встала, поклонилась и сказала: „Всего вам хорошего, батюшка“, – и ушла.

Пришедши домой, я подошла к своей божнице и с глубокой грустью сказала: „Вот до чего я дошла, от одного берега отстала, к другому не пристала“. Меня обуяло необыкновенное беспокойство и трепет, я не находила себе места. Слова старца: „А если бы что…“ – все стояли у меня в ушах. Я побежала к тому священнику, который направил меня к старцу. Вошла к нему со словами: „Батюшка, не могу я больше терпеть, я хочу принять православие“, – и рассказала ему о своем посещении старца.

Накануне принятия православия я решила разыскать старца и взять у него благословение. Не застав его дома, я пошла к тем людям, у которых он гостил. Застала я старца сидящим в небольшой комнате. Он необыкновенно приветливо меня встретил.

„Батюшка, я пришла вашего благословения просить на принятие православия“. „Очень, очень рад, – был ответ батюшки, – я сейчас только отчитывал бесноватого, бес так сильно крикнул и ушел в шкаф“. И старец стал теребить свое ухо, говоря: „Я почти оглох, разговаривая с бесами. Я их спросил: „Можете ли вы видеть крест?“ – „Нет, не можем, он нас жжет“.

Когда старец отчитывал бесноватых, бесы кричали: „Старец Зосима мучает нас, читая заклинательные молитвы“.

Многих бесноватых старец освободил от мучивших их духов.

После разговора я встала, взяв благословение, и направилась к передней.

Батюшка подошел ко мне и взял мою голову обеими руками. Вдруг я увидела у него на лбу от висков исходящие тонкие золотые лучи, наподобие ярко светящихся нитей солнечных. Я была поражена, и вместе с тем моему сердцу сделалось удивительно легко. Даже идя по улице, я думала: есть ли злые люди на свете? Мне казалось, что все преисполнены той же радости, как я. Я чувствовала благодать, данную мне старцем. Такой неземной радости, покоя и мира я сама никогда не чувствовала. Это была милость Божия, которую я получила благодаря молитвам старца.

На третий день после принятия православия я пришла к старцу. Постучала в дверь. Он сам мне открыл с восклицанием: „А, Екатерина, покажи мне свое православие“. – „Я, батюшка, не знаю, как показать свое православие, я приняла его“. – „Ну, покажи же свое православие“. – „Честное слово, не знаю, что мне делать“. Когда в третий раз он настоятельно сказал мне: „Так покажи же свое православие“, тогда взор мой упал на его божницу и я перекрестилась. – „Ну, вот, ты теперь мне сестра, Матерь у нас одна“. Подошел, поцеловал меня в лоб и пригласил пить чай. Взяв с окна кастрюльку, полную молока, он вылил мне в стакан все сливки, так что наполнилось и блюдечко. Подойдя к буфету, взял черного хлеба фунта три-четыре и большую горсть сахара, так с полфунта, и положил все это рядом с моим стаканом. Тогда я ему сказала: „Батюшка, что это вы делаете? Мне все это не поесть“. Не отвечая мне ничего, он подошел и все благословил со словами: „Твоя от Твоих, Тебе приносящее“.

„Хлебом-то ты нуждаешься?“ – был вопрос. – „Нуждаюсь». Отрезав большой ломоть хлеба, батюшка благословил его и сказал: „Вот тебе мое благословение, чтобы ты никогда в жизни не нуждалась в хлебе. А белый-то у тебя есть?» – „Нет, батюшка». Тогда он дал мне кусок белого хлеба со словами: „Пусть и белый заведется у тебя“. И вот, за молитвы старца меня вспомнила живущая за границей знакомая, у которой я работала раньше, и прислала мне из Риги три посылки подряд. Каждая посылка состояла из 20 кг белой муки, 8 кг сахара, 7 кг риса, 20 банок сгущенного сладкого молока, 2 кг чаю и 4 кг какао. Я ей ничего не писала, а за молитвы старца она меня вспомнила и прислала мне такие чудесные богатые посылки.

До получения этих посылок со мною был еще такой случай: я была в это время без места, да и голод был в эти годы. Шла я к старцу, и встретился мне нищий. После большого колебания я отдала ему последний двугривенный. Когда вошла в келью старца, прося его благословения, он немедленно позвал меня к своему столу: „Иди сюда, иди сюда», – и выдвинул ящик своего стола, где у него лежали деньги, говоря: „Бери, сколько нужно, бери, не стесняйся».

Незадолго до своей смерти отец Зосима ездил на богомолье в Саров. Как-то раз подошел он к источнику преподобного, в который погружались для исцеления приезжие. Подошел и никак не решится войти в воду. Наконец, вздохнул и сказал: „Отче Серафиме, ты знаешь, какой я старый, слабый, больной, дохлый, снести не могу холодной воды, как искупаюсь – заболею и домой не попаду. Помоги мне, согрей воду».

И когда старец вошел в источник, вода стала очень теплая, почти горячая. С великою благодарностью вспоминал об этом старец.

Несмотря на свои тяжкие болезни, отец Зосима всегда был бодр и за все благодарил Бога. Нас он учил особенно остерегаться уныния. Уныние – это преддверие ада, оно убивает волю, чувства и разум.

Еще старец часто говорил нам эти слова: „В чем застану, в том и сужду“. Это говорил он нам для того, чтобы мы никогда не забывали смертного часа, ибо в любой миг можем быть позваны в вечность и потому всегда должны к этому готовиться.

Старец очень не любил многословия и неоднократно говорил нам: „В раю много покаявшихся грешников, а говорливого нет ни одного“.

Глубокое молитвенное общение было у старца Зосимы с митрополитом Трифоном (Туркестановым).

Когда старец заболел, митрополит Трифон посетил его, а затем просил всех молящихся в храме вознести молитву о старце: „Братия и сестры, прошу вас, помолитесь за болящего старца Зосиму. Его не все здесь знают, но я скажу вам, кто он такой. В молодости я служил в Петербурге в сане архимандрита и был в таком ужасном состоянии, что хотел снять свой сан и начать совсем другую жизнь, но мне предложили познакомиться с одним послушником из Троице-Сергиевой лавры, который приехал в Петербург по сбору, что это не простой человек. Для вас, говорили, он будет небезынтересен. Я выразил свое желание познакомиться. И вот, после проведенной ночи с ним в беседе, наутро мои мысли и чувства стали совсем другие. И, благодаря этому старцу, вы видите перед собою старого, дряхлого митрополита Трифона“.

После этого весь народ пал на колени и митрополит отслужил молебен о здравии тяжело больного старца Зосимы (в схиме Захарии).

Этот соборный молебен совершил чудо. Через несколько дней старцу стало лучше: он начал поправляться. Когда ему сказали о молебне, прослуженном за него в церкви Большого Вознесения, то отец Захария, слегка улыбнувшись, произнес: „Да уж слыхал, слыхал – чудак-огарок этот Трифон“. „Огарком“ владыку Трифона старец назвал потому, что знал, что жизнь его земная скоро, скоро кончится.

Когда владыка смертельно заболел, старец с трогательной любовью молился о нем. А когда владыка преставился, молитвы старца о нем усилились, и всем своим духовным чадам старец велел поминать владыку и всех его умерших духовных чад и сродников.

Похоронили владыку на Немецком кладбище.

„Друг мой владыка Трифон хотел, чтобы я после его смерти еще два года прожил. Ну, так и будет по его святым молитвам“, – сказал старец.

И старец остался на земле еще на два года.

Совсем ослабевший, погруженный всецело в молитву, он попрежнему направлял души людей к Господу, приводя их к покаянию, которое за его святые молитвы перерождало их.

Последние месяцы старец почти все время лежал. Говорил редко, а если что-нибудь скажет, то только на пользу душам.

Болезнь старца была так ужасна, что другой бы просто кричал от боли и непрестанно жаловался, а старец Захария терпел молча, воздавая благодарение Богу за все, посылаемое Им.

К приходящим к нему он относился с таким материнским вниманием и любовью, как будто бы его страждущего тела не существовало. Душа его обнимала Божественной любовью каждого, обращающегося к нему, совершенно забывая о себе.

„Из дел на земле нет ничего более важного, чем молитва. Молитва рождает прочие добродетели. Много бы я мог вам сказать, да нет у меня уже сил“, – были одни из последних слов старца. Когда кто-то из учеников заплакал, старец сразу же, едва слышным голосом (видно, ему трудно было говорить) в утешение нам сказал:

„Чада мои, я после смерти буду гораздо более жив, чем сейчас, так что не горюйте после моей кончины, бойтесь излишней печали, она может приблизить вас к унынию. Помните только крепко, что ваше старание стяжать Духа Святого, ваша любовь к Спасителю, Господу Иисусу Христу, и старание исполнить все Его заповеди, ваше трепетное, благоговейное преклонение пред Богом Отцом в страхе и величайшем смирении, радостью будет наполнять все сердце мое, ведь я же ваш духовный отец. Благословляю вас всеми силами стараться достичь этого“.

Старец молча благословил учеников и закрыл глаза».

Старец скончался в полном сознании 2/15 июня 1936 года, около 10 часов утра.